Неточные совпадения
Больной, озлобленный, всеми забытый, доживал Козырь свой век и на закате дней вдруг почувствовал прилив"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Стал проповедовать, что собственность есть мечтание, что только нищие да постники взойдут в царство небесное, а
богатые да бражники будут лизать раскаленные сковороды и кипеть в смоле. Причем, обращаясь к Фердыщенке (тогда было на этот счет просто:
грабили, но правду выслушивали благодушно), прибавлял...
— Вас, юристов, эти вопросы не так задевают, как нас, инженеров. Грубо говоря — вы охраняете права тех, кто
грабит и кого
грабят, не изменяя установленных отношений. Наше дело — строить,
обогащать страну рудой, топливом, технически вооружать ее. В деле призвания варягов мы лучше купца знаем, какой варяг полезней стране, а купец ищет дешевого варяга. А если б дали денег нам, мы могли бы обойтись и без варягов.
«Это странно, — сказал он, — я слыхал, что Дубровский нападает не на всякого, а на известных
богачей, но и тут делится с ними, а не
грабит дочиста, а в убийствах никто его не обвиняет; нет ли тут плутни, прикажите-ка позвать вашего приказчика».
То, что мать не хочет жить в своей семье, всё выше поднимает ее в моих мечтах; мне кажется, что она живет на постоялом дворе при большой дороге, у разбойников, которые
грабят проезжих
богачей и делят награбленное с нищими.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка
грабили дом, выбегали на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и
богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
Разбивали мы и суда
богатые, и пристани
грабили, а что, бывало, добудем, то всегда поровну делим, и никакого спору Данило Кот не терпел.
Все они ехали на разбой, подстеречь на дороге
богатого армянского купца и
ограбить его.
Идешь и думаешь: хорошо быть разбойником;
грабить жадных,
богатых, отдавать награбленное бедным, — пусть все будут сыты, веселы, не завистливы и не лаются друг с другом, как злые псы.
И вдруг, оттого что такие же, как и ты, жалкие, заблудшие люди уверили тебя, что ты солдат, император, землевладелец,
богач, священник, генерал, — ты начинаешь делать очевидно, несомненно противное твоему разуму и сердцу зло: начинаешь истязать,
грабить, убивать людей, строить свою жизнь на страданиях их и, главное, — вместо того, чтобы исполнять единственное дело твоей жизни — признавать и исповедовать известную тебе истину, — ты, старательно притворяясь, что не знаешь ее, скрываешь ее от себя и других, делая этим прямо противоположное тому единственному делу, к которому ты призван.
История должна опровергнуть клевету, легкомысленно повторенную светом: утверждали, что Михельсон мог предупредить взятие Казани, но что он нарочно дал мятежникам время
ограбить город, дабы в свою очередь поживиться
богатою добычею, предпочитая какую бы то ни было прибыль славе, почестям и царским наградам, ожидавшим спасителя Казани и усмирителя бунта!
— А как же? — оживленно воскликнул Фома и, обратив к отцу свое лицо, стал торопливо говорить ему: — Вон в один город приехал разбойник Максимка и у одного там,
богатого, двенадцать бочек деньгами насыпал… да разного серебра, да церковь
ограбил… а одного человека саблей зарубил и с колокольни сбросил… он, человек-то, в набат бить начал…
— Дешевле. Раньше Россия
богаче была, а теперь —
ограбили её разные чужие нам люди — жиды, поляки, немцы…
Его
ограбить и греха не будет.
Богаче всех, а сиротой глядит.
— Обители бы польза, матушка, — молвила казначея. — Самоквасовы люди
богатые, а грехи у покойника были великие… Смолоду, говорят, разбои держал, суда на Волге
грабил… Такую душу вымолить не вкруг пальца ниткой обвесть… На деньги Самоквасовы скупиться не станут.
— Который
грабит только
богатых, — ввел поправку Феноген Иваныч, слыхавший когда-то от самого Николая, тогда еще мальчика, о существовании подобных разбойников.
— Откуда же, однако, из каких
богатых источников черпает наш
грабя Тадеуш средства на эти ежеминутные летанья по всей Европе и на эти резкие переходы от старенького пиджачка к великолепным парижским фракам?
Кто винил агитаторов особого рода, а кто простых мошенников; но против последнего обвинения даже и в литературе возражали недоумением, что для чего бы-де мошенникам жечь бедняков, у которых и грабить-то нечего, тогда как кварталы
богатых людей остаются нетронутыми: для чего им жечь Толкучий, когда он искони служил для их сбыта единственным и незаменимым притоном?
Г-жа Агапова рассказывала Дмитрию, как ночью кто-то выбил у них на даче стекла, как
ограбили по соседству
богатого помещика Бреверна.
— Оставь! — забормотал Фролов, вытаскивая бумажник. — Ну… пусть
грабят… На то я и
богатый, чтоб меня
грабили… Без паразитов… нельзя… Ты у меня поверенный… шесть тысяч в год берешь, а… а за что? Впрочем, извини… я сам не знаю, что говорю.
Глуп я и не расторопен, только одно и умею что свою работу. Но Боже мой, Господи! — с какою завистью, с каким отчаянием, с какой подлой жадностью смотрю я на
богатых, на их дома и зеркальные стекла, на их автомобили и кареты, на подлую роскошь их одеяния, бриллиантов, золота! И вовсе не честен я, это пустяки, я просто завидую и несчастен от того, что сам не умею так устроиться, как они. Раз все
грабят, то почему я должен умирать с голоду во имя какой-то честности, над которою не смеется только ленивый!